Доклад “Больные города и экзистенциальные периферии” на конференции Общины святого Эгидия. Рим (Италия)

Высокопреосвященные владыки!

Досточтимые организаторы и участники конференции!

Благодарю Вас за возможность размышлять вместе с вами на актуальную и интересную тему. Как и прежде, во время наших встреч, организованных дорогой моему сердцу Общиной Эгидия Римского, тема имеет отношение к личному опыту.

Позволю себе начать размышление о городах со свидетельства. Как архиерей я посещаю различные приходы, расположенные в селах и в городах. Мы совершаем Божественную литургию, после чего в традициях древней агапы продолжаем общение в неформальной обстановке за столом. Играя нюансами русского языка, можно сказать: от престола — к застолью.

Конечно же, наше общение, где бы оно ни происходило, исполнено радости. Но, слушая речи и шутки, наблюдая за жестами и поведением в целом, мне кажется, можно с большой вероятностью определить, где мы находимся: в городской или сельской общине.

Если дерзнуть описать это различие, то можно указать, что по сравнению с сельчанами у городских христиан чувствуется некая осторожность, опыт преодоления боли, возможно — болезненная чуткость и ранимость. И это притом, что наши собрания все-таки исполнены радости. Что же говорить о тех братьях и сестрах, которые, проживая в городах, не имеют опыта обращения ко Христу? Боль и страдания, читаемые  при встречах в их глазах, напоминают трещину, разлом, на которые пытаются накинуть маску веселости либо безразличия — того, что отбрасывает человека на экзистенциальную периферию бытия.

Можно говорить и о других чертах человека в больном городе. Но мы призваны не только свидетельствовать, но также и осмыслять свой опыт.

Итак, откуда же эта боль жителей городов? Откуда отчуждение и драматические попытки его преодоления с помощью ненависти? (Имею в виду вспышки агрессии у молодых, как правило, людей, причем эта агрессия часто бывает идеологически окрашена). Почему, испытывая боль одиночества, человек города с легкостью погружается в свой мир, предпочитая дурман сумеречных наслаждений общению с людьми?

На эти вопросы существует множество вариантов ответов. Культурологи и философы, историки и социологи на стыке своих дисциплин породили целое направление гуманитарной мысли, так называемую урбанистику, в русле которой обсуждаются эти темы.

Мы же обратимся к Священному Писанию.

Первый город, о котором говорится в Библии, называется Енох (Быт. 4: 17). Его построил братоубийца Каин. Господь обнаруживает убийство Авеля и говорит Каину: проклят ты от земли (Быт. 4: 11) и когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле (Быт. 4: 12).

Охваченный унынием от содеянного — наказание мое больше, нежели снести можно,— Каин говорит Господу о своем страхе: всякий, кто встретится со мною, убьет меня(Быт. 4: 14).

Томимый этим страхом и охраняемый таинственным каиновым знамением, сын праотца Адама Каин отправляется в землю Нод, на восток от Едема, где и строит город, названный им в честь первенца — Енох.

Святитель Филарет Московский видит в этом повествовании указание на мотив создания города. Он пишет: «Истинное, и ему одному — то есть Каину — свойственное, побуждение к сему, вероятно, заключалось в продолжавшемся страхе, чтобы не быть убиту» (Толкование на книгу Бытия).

Прислушаться к мысли святителя нас побуждает также и значение русского слова «город», этимологически восходящего к слову «ограждение». То есть город строят для того, чтобы оградить себя, чтобы защитить и спрятаться за крепостными стенами, что весьма походит на душевное состояние Каина, пребывавшего в страхе за свою жизнь.

А это означает, что в библейском понимании духовным основанием города является страх, замкнутость на себя. Отсюда же возникает характерная тоска по утраченному простору. Или, как толкует святитель Иоанн Златоуст, город, названный Каином и его женой тем же именем, что и имя сына, — то есть Енох, — является памятником «их грехов и потери той славы, которою пользуясь, Адам и Ева ни в чем этом не нуждались». (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия. Беседа 20). То есть боль об утраченном, страх потери себя, своей жизни инфицируют город, поддерживая его в болезненном состоянии.

К сожалению, эти экзегетические абстракции имеют непосредственное отношение к жизни в наших мегаполисах. Возможно, в постсоветских странах особенно ощущается, что города — это зачастую совокупность спальных районов, расстроившихся вокруг заводов и фабрик. Житель спального района, чтобы отвлечься от труда, превращающего самого человека в машинообразное существо, ищет отдохновения в спортзале или фитнес-клубе, среди игровых автоматов, а то и просто в алкоголе, то есть опять-таки в отгороженных, замкнутых пространствах.

Теперь, ведомые темой сегодняшней встречи, поставим вопрос: если центр города, его сердца зиждется на страхе, то что же может быть понято в этом контексте как периферия?

В русле наших прежних конференций мы могли бы подумать, что периферия города — это вытесненные из основного потока жизни старики и инвалиды, мигранты и бедняки. Но мне представляется, что экзистенциальные гетто, в которых оказываются перечисленные группы людей, являются следствием духовной маргинализации самих горожан, пребывающих в условном центре города, то есть стоящих у власти и поддерживающих его порядок.

Возвращаясь к образу города как места, огражденного крепостной стеной, мы можем предположить, что периферия возникает тогда, когда, ограждаясь от внешних врагов, душа выжигает страхом все остальные чувства. Попыткой компенсировать этот страх является построение грандиозных объектов, способных отвлечь внимание от предмета страха и заставить ум питаться новыми, подконтрольными «центру» впечатлениями. Здесь, на наш взгляд, зиждется причина бурного развития индустрии развлечения, а также многих тоталитарных систем, нацеленных на манипуляцию людьми.

Но сама душа, замкнутая как бы между стен панического страха и мании величия, мертвеет. Лишенная связи с реальной жизнью вне «города», то есть вне связи с богозданным миром —  будь то земля, от которой проклят Каин, или рай, из которого изгнан Адам, — душа опустошается. Тогда в обход магистральных путей она ищет неподвластных центру периферийных, нелегальных удовольствий, которые становятся своего рода кумирами.

В Священном Писании мы находим, как кажется, очень яркое описание подобного процесса. После кончины Соломона на его место воцаряется его сын Ровоам. Народ под предводительством Иеровоама приходит к нему и просит облегчить иго, которое наложил на них Соломон. Ровоам пренебрег советом старцев, советовавших прислушаться к гласу народа, и поступил по совету молодых друзей, сказав людям: отец мой наложил на вас тяжкое иго, а я увеличу иго ваше; отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами (3 Цар. 12: 14). Так он стремился укрепить свою власть и победить возможное неповиновение.

Вследствие этого, как говорит Писание, разошелся Израиль по шатрам своим(3 Цар. 12: 16). Вот оно — появление периферии! Когда Ровоам пытался подчинить ее центру, отправив Адонирама, начальника над податью, то все Израильтяне забросали его каменьями, и он умер… И отложился Израиль от дома Давидова до сего дня (3 Цар. 12: 18-19). Так попытка укрепить без меры власть центра приводит к увеличению центробежной силы, выталкивающей людей на периферию.

Что же дальше? А дальше Иеровоам, пытается оградить эту периферию от посягательств центра, то есть Ровоама, вернувшегося в Иерусалим, и фактически прилагает усилия создать свою общность, неподвластную старому центру. Мы помним, что для этого он сделал двух золотых тельцов и сказал народу: не нужно вам ходить в Иерусалим; вот боги твои, Израиль, которые вывели тебя из земли Египетской. И поставил одного в Вефиле, а другого в Дане. И повело это ко греху (3 Цар.12: 28-30). То есть Иеровоам лукаво перетолковывает историю спасения, историю исхода Израиля из Египта, и создает из отколовшейся периферии новый центр. Такова логика больных городов и порождаемых ими экзистенциальных периферий.

Но предпринятый нами библейский анализ не имел бы никакого христианского смысла, если бы мы не попытались увидеть свет, сияющий во тьме, если бы мы очами веры не прикоснулись ко Господу, сошедшему ради нашего спасения не только в город, но и в самый ад.

Город, куда приходит Христос, — это Иерусалим. На страницах Писания мы видим, что престол Давида, с одной стороны, — это обычный город, с присущими ему греховными закономерностями, а с другой стороны, он образ Церкви Христовой.

Вот несколько новозаветных мест, иллюстрирующих греховность Иерусалима.

Первое — это положение храма: И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, — дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников (Мф. 21: 12,13). Храм призван быть местом открытости Богу, раем на земле. Здесь же храм становится средством обогащения, своего рода бизнес-центром.

Второе — это книжники и фарисеи. Они представляют духовную власть. Им возвещается:Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете (Мф. 23: 13). Затворяя Царство, они изгоняют из среды города Иисуса: Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом. Один же из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб (Ин. 11: 47-50).

Третье — это светские властители Пилат и Ирод. Они не знают, что делать со Христом. Задача Понтия Пилата — сохранять порядок в городе. Христос — возмутитель порядка. Он также не соответствует надежде иудейского народа на создание нового земного строя. Поэтому Его, как преступника, вытесняют на периферию, предавая самой позорной казни того времени.

К этому городу, теряющему связь с своим райским прообразом, обращается Христос: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камня ми побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! (Мф. 23: 37).

 Теперь зададимся вопросом о том, что же сделал Господь, чтобы преодолеть греховность Иерусалима, и посмотрим, какое это имеет отношение к бытию современного города.

В отличие от Ровоама, который посылает Адонирама, чтобы подчинить себе народ израильский, Христос ни с кого не собирает податей, то есть не устраивает экзамен духовности первосященникам, не требует никакой платы Себе как воплотившемуся Богу. Он Сам отдает Себя во власть начальствующих.

В отличие от Иеровоама, Он не организует никакого культа, и более того, с глубоким благородством оставляет за человеком право свободно разглядеть в Нем Божественную природу. Если Я не творю дел Отца Моего, не верьте Мне; а если творю, то, когда не верите Мне, верьте делам Моим, чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нем (Ин. 10: 37, 38).

Господь не противоречит никому. Он молчит на суде, молится на Кресте. Тем самым Он пресекает возможность создания нового центра, который бы опять привлек одних к себе, а других вытеснил бы на периферию. Вместо этого, он добровольно, то есть не подчиняясь страху, который лежит в основании города, проживает все шаги развития греховной логики городского мышления. Он дает пищу, но уклоняется от царства. Он исцеляет, но отправляет благодарить в Храм. Иисус, присутствуя в мире, отсутствует в нем как зависимая от целого часть. Он во всем подобен человеку, кроме греха. Таким образом, Господь разрушает маятник, колеблющий душу горожанина от полюса страха за свою жизнь до другого полюса — борьбы за власть, и устанавливает новый, открытый способ отношения к миру.

Если Каин, проливший кровь Авеля, был проклят от земли (Быт. 4: 11), то теперь, во Христе, мы приступаем к Крови кропления, говорящей лучше, нежели Авелева (Евр. 12: 24). То есть земля — а под ее образом мы можем разуметь мир в целом — вновь открыта для нас Христом. Мы вырываемся Крестом и Воскресением Христовым из адской замкнутости человека на себя. А значит, во Христе мы обретаем опыт жизни, свободной от исковерканности экзистенциальной периферии.

Что же это означает относительно конкретной церковной практики в условиях многомиллионных городов?

Вряд ли задача Церкви заключается в том, чтобы создавать парки в городах или заботится о более человекомерной архитектуре, что могло бы помочь человеку испытывать меньше дискомфорта от своей удаленности от земли. Наша задача — открыть человеку простор его исконной Родины, рая. Если Церковь будет оставаться одним из институтов внутри городской цивилизации, то мы окажемся далеки от исполнения возложенной на нас Господом задачи и будем обречены на то, чтобы содействовать страстному движению человеческих душ от центра к периферии.

Возможно ли это? Ровно настолько, насколько нам возможно быть христианами. Верными своему призванию, любящими ближнего и готовыми пойти за ним как пастыри добрые в самую отдаленную периферию.

И снова тот же вопрос: возможно ли это? Верою своею отвечаю — да! Ведь не случайно первый город назывался Енохом (Быт. 4: 17). И первым человеком, взятым на небо, был одноименный Енох, о котором сказано: И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его (Быт. 5: 24).

Надеюсь, что наши встречи помогут нам возрасти до такого видения наши городов, когда мы смогли бы вторить автору книги Апокалипсиса: И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего (Откр. 21: 2).

Молитвенно желаю Вам сего и хочу завершить своё выступление словами блаженного Августина: «И создали две любви, два Града: Град земной — любовь к себе до презрения к Богу, и Град же небесный — любовь к Богу до презрения к себе».

Благодарю за внимание.

+ Филарет,
Митрополит Минский и Слуцкий,
Патриарший Экзарх всея Беларуси